В социально-культурном плане «жажда иерогамии/священного брака» – это поиск компромисса в противоречии между нереалистичной, казалось бы, сущностью великой объединяющей Правды и императивной потребностью, неукоснительной нуждой в ней
[Тамарченко Е. Идея Правды в “Тихом Доне” // Новый мир. – М.,1990. - № 6. – С. 244]. Именно эта жажда проявилась в поисках суверена Украиной как в политической плоскости (Москва, Варшава, Стокгольм, Берлин, Вашингтон), так и культурной (Москва, "психологическая Европа", Нью-Йорк), бросание к противоположным «берегам духа» (Дм. Чижевский [см.: Кримський С.Б. Дмитро Чижевський про національне визначення історико-філософського процесу в Україні // Філософська думка. – 1998. - № 3. – С. 104; заг. – С. 103 - 110]), то к окцидентальному ordo (упорядочивание жизни и мысли), то к ориетальному «орда» (своеволие – тирания эизни и мысли).
Отсюда же поиски "украинскости" в самых различных Традициях: в тризубах Атлантиды, иероглифах Шумера и Китая, чубах-"оселедцях" на фресках египетских пирамид, в лексемах этрусского и пелазгийского языков, а также обнаружение параллелей арийским символам и буддистским позам на украинских вышивках и изображениях казака Мамая (благо, и опыт предыдущий есть — поиски украинско-казацкой идентичности в роксоланах-сарматах и хазарах [Кресін О. Сарматизм український // Мала енциклопедія етнодержавознавства / Від.ред., керівн. Автор. Колект. Ю.І. Римаренко. – К., 1996. – С. 136; Кресін О. Хозаризм (Козаризм) український // Мала енциклопедія етнодержавознавства / Від.ред., керівн. Автор. Колект. Ю.І. Римаренко. – К., 1996. – С. 166 – 168]). Компендиум этаких исканий осуществила журналист ТВО "Ника" Мирослава Збожна в телефильме "Иррациональные миры сновидений".
Но до сих пор эти поиски встречены украинской общественностью в массе своей без того энтузиазма, который сопровождал в Германии первых двух десятилетий ХХ века аналогичные "открытия" индогерманских (арийских) следов и который. в конце концов, сыграл свою роль в приведении к власти нацистов с их учреждением "Академия родового наследия" ("Аненербе").
Обусловлено это неприятие именно тем, что украинское общество не желает пребывать в жёстких континуально-логических всеобщих обязательствах (в том числе "праарийских", "общеславянских", "общерусских", "советских" и даже "соборно-украинских"). Оно скорее всего готово принять и осмыслить в себе все тенденции мирового духовно-культурного развития (эволюционировать и обогащаться по принципу народной сказки "Кто-кто в домике живет?" — то есть развиваться и дополнятся новым, не отказываясь от старого) — и западноевропейскую философию, и православный исихазм, и афроамериканские ритмы, и латиноамериканские сериалы, и индийскую религиозную практику, и юнгианскую соционику, и ультраправый национализм (как украинский, так и в форме "рашизма"), и космополитические тенденции информационной эры и т.д. Этим Украина "... возносит себя (опять "вертикаль"! — О.Г.) к значению Эдема Свободы" [Єшкілєв В.Л. Герменевтика російської ойкумени // Точка зору. – 1997. - № 1. – С. 6], ведь познание, ищущее твёрдости, убежденности, нерушимости очевидного и неукоснительности "необходимого" (ананкэ) оказываются синонимами насилия. Именно поэтому предки украинцев отбросили рассудительно-рационалистическую религию (иудаизм, ислам, католичество) с её "непрямым", "Книжным" общением с Божественным (трансценденцией), с её методом уничтожения всех, кто думает и чувствует и хочет иначе, чем "мы".
Русичи избрали достижение единства между людьми в "экзистенциальной коммуникации" — соборности [2] мистико-энтузиастического о-языченного православия (ортодоксии), именно в нем "народ явил себя естественно" (Н. Костомаров).
И южнорусы-украинцы остались этому выбору верны: «... Украина — в большей степени Русь, чем Великороссия [выделено нами, – О.Г.]. Она ближе к истокам, сохранила почти в неприкосновенности исконную чистоту — не только русскую, н и, так сказать, адамическую. Малороссия долго не имела «других законов, кроме законов, человеку врожденных» [по словам А. Левшина, «Письма из Малороссии», 1816, – О.Г.], — … сущий эдем. Естественно, что населяют его люди, во всех отношениях первобытные — по обычаям, морали и культуре… наивна примитивность украинской жизни — та цена, которую народность платит за близость к древнерусским корням … У Гоголя … второй редакции «Тараса Бульбы» … «… Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей»: имеется в виду, конечно, не Великороссия, а Русь, сохранившаяся только на Украине [выделено нами, – О.Г.] … В 1831 году — считайте, одновременно с выходом первой книжки «Вечеров …» — журнал «Телескоп» рецензировал «Украинский альманах»: «… мы большего ожидали от украинцев. Им принадлежит высшее назначение: быть для нас органами своей поэтической родины, обильной свежими, драгоценными остатками русской, общей нам древности. Пусть займутся они прилежной разработкой этой богатой почвы, под браздами коей найдутся вспоминания собственного нашего младенчества, застуженные в нас северным холодом. Мы обещаем им за то и нашу сердечную благодарность»…» [Назаренко М. Сокращенный рай: Украина между Гоголем и Шевченко // Новый мир. — 2009. — № 7. — С.163]. «… Нет, никто мне не говори, где именно Россия! Спорю и утверждаю, что она у нас, в Малороссии, — восклицает пан Халявский, герой романа Григория Квитки-Основьяненко (1839). — Доказательство: когда россияне еще были славянами (это я, не помню, где-то читал), то имели отличные меды и только их и пили. Когда какому народу хотелось попить меду, то они ехали к славянам. В Великой России таких медов, как у нас, в Малороссии, варить не умеют: следовательно, мы настоящие славяне, переименованные потом в россиян…» [Назаренко М. Сокращенный рай: Украина между Гоголем и Шевченко // Новый мир. — 2009. — № 7. — С.166].
У русских, наоборот, православие «… в силу трагических перипетий истории потеряло свое имперское и наднациональное начало, осталось племенной религией [о-православленным язычеством, — О.Г.], а потому оказалось беззащитным перед новыми наднациональными идеологиями … Можно сказать даже, что именно национализм православия … в конечном счете подорвал империю» [Кантор В.К. Санкт-Петербург: Российская империя против российского хаоса. К проблеме имперского сознания в России. — М.: РОССПЭН, 2008. — С.191].
Для русских соборность («... Соборность есть… органически неразрывное единство “я” и “ты”, вырастающее из первичного единства “мы”...» [Франк С.Л. Духовные основы общества. Введение в социальную философию // Франк С.Л. Духовные основы общества. – М.: Республика, 1992. – С. 60]) осталась идеальным образом, способным реализоваться только на уровне высших элит — номенклатурных, торгово-промышленных, церковных, научных или творческих.
Но недоступной — и бессмысленной! — для низов, «масс», даже для многомиллионного среднего класса: «… Народа больше нет. Есть масса, сохраняющая смутную память, что когда-то она была народом и несла в себе Бога, а сейчас совершенно пустая … Народа, в смысле народа-богоносца, источника духовных ценностей, вообще нет … Есть неврастенические интеллигенты — и массы … В нашей стране остались только следы народа, как следы снега весной… То, что у нас обычно называют народом, совсем не народ …» [Г. Померанц; Цит. за: Шафаревич И. Русофобия // Шафаревич И. Есть ли у России будущее?: Публицистика. — М.: Сов.писатель, 1991. — С.408]. Вместо идеальных понятий соборности, любви и правде избираются вполне прагматические субституты – индивидуализм, польза и расчет. Можно сказать, следуя за общим наблюдение этнолога Мориса Годелье [Годелье М. Загадка дара / Пер. с фр., примеч. А.Б. Щербаковой; ст. и коммент. А.А. Белика. — М.: Восточная литература, 2007. — С.235], что в связи с нарушением или ослаблением «вертикальной» интеграции в русском обществе и возникает требование введения «потлача» — системы разорительно-соревновательного дара «горизонтального» характера для определения статусных и властных позиций членов общества (народнический «Черный передел», большевистское «Грабь награбленное!», шовинистическое «Отдайте Крым!» и проч.).
[1] Эта ментальная позиция оказывается противоположной той, в которой, по Н. Бердяеву, находится Россия: «…Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте... Русская безгосударственность - не завоевание себе свободы, а отдание себя, свобода от активности» [Цит. за: Кизима В.В. Вклад русской ментальности в становлении Украины // http://www.rustrana.ru/article.php?nid=5608].
[2] «…соборность не есть коллективность, соборность есть качество общности людей, личностей и "мы", которое не есть вне этих личностей существующий и действующий на них коллектив. Соборное "мы" имманентно людям, означает пронизанность их духовностью, выход их в духовный план бытия» [Бердяев Н. Дух и реальность. Основы богочеловеческой духовности // http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Berd/_Duh_Real02.php]; «… Я, я, я – вот главное из последних слов Пушкина. Мы, мы, мы – вот непрестанное местоимение, которое на все лады склоняет Гоголь, потому что не может и не хочет жить, если его личный опыт и его личное дело не станут опытом и делом всей России» (В. Ф. Ходасевич «Памяти Гоголя»; http://az.lib.ru/h/hodasewich_w_f/text_0860.shtml). «… Гоголь не хочет индивидуального спасения души; тоскуя по созерцательной монашеской жизни, он ни на минуту не соблазняется мыслью о бегстве из мира. Спасаться можно только всем миром, со всеми братьями. Религия Гоголя –- соборная. Люди – братья, живущие друг для друга, связанные общей виной перед Господом, круговой порукой и ответственностью» (К.В. Мочульский «Духовный путь Гоголя»; http://www.yabloko.ru/Publ/Book/Gogol/mochulsky_gogol.html).
Комментариев нет:
Отправить комментарий